Скопируйте код для вставки в свой блог:
Читать полностью > > >
Патрисия Томпсон, дочь поэта Владимира Маяковского. Фото из личного архива Патрисии Томпсон
Никто и никогда не ставил под сомнение факт ее родства с великим русским поэтом Владимиром Маяковским. Разве что Евгений Евтушенко как-то потребовал у нее документы. Встав во весь рост, доставшийся ей от отца, она заставила Евтушенко смутиться. «Да, определенно что-то есть», - признался он. Никто не называл ее самозванкой - ни исследователи творчества Маяковского, ни его душеприказчики. В одном из московских музеев хранится записная книжка, где рукой поэта рядом с ее американским адресом написано «Дочка». Оказавшись впервые в Москве, она заплакала, увидев эту запись…
Эллен Патрисия Томпсон просит называть ее Еленой Владимировной Маяковской. Она признается, что вряд ли когда-нибудь поменяет типичную американскую фамилию, полученную при рождении, на русскую, громкую, узнаваемую в мире русской поэзии, ведь родилась она и всю жизнь прожила в Новом свете. В Нью-Йорке ее мать, эмигрантка из России Элли (Елизавета) Зиберт была гидом и переводчиком Маяковского, приехавшего в 1925 году в США в творческую командировку. Годом позже родилась Эллен Патрисия, в первый и последний раз увидевшая своего отца в возрасте 3-х лет во французской Ницце, куда отправилась с матерью на отдых. О том, кто ее настоящий папа, девочка узнала в 6-летнем возрасте и молчала об этом более полувека. Говорит, что мать до самой смерти просила ее не являть миру главную семейную тайну: ««Она всегда избегала всяких разговоров по поводу ее романа с Маяковским. Плюс я не хотела предательства по отношению к отчиму, который был замечательным человеком».
Недавно профессор Патрисия Томпсон оставила преподавательскую работу, уйдя на заслуженных отдых. Ее академическая карьера была сосредоточена на проблемах феминизма и социологии. Она является автором 15-и книг, главная из которых, по ее собственному признанию, книга об отце, которому в этом году исполнилось бы 120 лет, - «Маяковский на Манхэттене». Гордится тем, что русская по отцу и матери. Убеждена в том, что XXI век станет веком России.
П.Т. Моего отца знают, помнят и любят не только в России. Вот буквально на днях мне пришло письмо из Буэнос-Айреса, в Аргентине, оказывается, тоже есть его почитатели. Почему его помнят? Быть может, не в последнюю очередь потому, что он был красивым мужчиной.
Но ведь его творчество было частью советской идеологии…
Моя мать встретила Маяковского, когда ей было 20 лет. Это была встреча двух молодых сердец, а не рупора эпохи и его почитательницы. Поэтический талант отца явился миру не благодаря социализму, он появился на свет вместе с ним, задолго до Октябрьской революции. Я храню последнее письмо отца, которое он написал нам, и думаю, что во всем его наследии нет ничего похожего на этот трогательный монолог, в котором он выплакал свое сердце. Мне очень нравится его любовная лирика. Особенно «Облако в штанах».
Почему Маяковский не остался в Америке?
За ним следило НКВД. Изъяви он желание остаться за границей, его бы ликвидировали.
Возможно, одной из главных причин, по которым он всегда стремился домой, в Россию была его муза Лиля Брик?
У меня сложное отношение к Лиле. Она была очень опытной женщиной и манипулировала моим отцом. Ее муж Осип - тот, да, был ментором Маяковского, в хорошем смысле этого слова, то есть, наставником - помогал ему, направлял его.
Вы пытались установить контакты с Лилей, ее пасынком - исследователем творчества Маяковского, Василием Катаняном?
Как-то не сложилось. Лиля ведь долгое время была основной наследницей и душеприказчицей Маяковского. Я не получила ни копейки и всего добилась в этой жизни сама. Говорят, что Лиля пыталась найти нас, но отчим дал мне свою фамилию, и искать меня было делом бессмысленным.
Вы считаете себя русской, но на русском не говорите…
У меня русская душа! Когда я была маленькой, то общалась с мамой на русском, французском и немецком. Мама знала четыре иностранных языка, у нее было хорошее образование. Да, я прожила в Америке всю свою жизнь, большая часть которой прошла вне пределов русскоязычной общины. Все складывалось в мире так, что мы просто были уверены в том, что никогда не вернемся домой. Плюс в Америке целые десятилетия симпатизировать России было делом опасным.
В один из своих приездов в Россию я побывала в Башкирии, в Давлеканово, где сохранился дом, в котором жили мои дедушка и бабушка, в котором родилась моя мать. Зайдя в него, я почувствовала, что вернулась домой. Позже написала книгу «Мое открытие Башкирии», устроив своеобразную перекличку с отцом, написавшему «Мое открытие Америки».
Вы относите себя к русским американцам или к русским эмигрантам?
Моя мама была своего рода народным дипломатом, проводником русской культуры в Нью-Йорке. Вот и я на склоне лет, после того, как рухнул железный занавес, поняла, что тоже многое могу делать в этом направлении и стала активисткой Русско-американского культурного центра «Наследие», который активно работает в Городе Большого Яблока. Никогда не пропускаю встречи ветеранов Второй мировой войны, всегда стараюсь прикоснуться к их боевым орденам и медалям и сказать «спасибо». Многие американцы не знают, что США с Россией никогда не воевали. Холодная война, да, была, никакой другой не было.
А к патриотам России себя относите?
Я - патриот России, и патриотом можно быть, проживая вне пределов своего отечества. Я помню, что когда работала в одном из академических издательств, то редактировала учебники, в которых тогда о России писали по любому поводу только в негативных тонах. Я не раз и не два делала так, что, в итоге, все звучало совсем по-другому. Помню, в одну из глав, описывающую историю рабства в США, я вписала: в России крестьян освободили от крепостного права куда раньше, чем в Америке отменили рабовладение. Я даже иллюстрации для учебников о России выбирала самые красивые, чтобы никто не думал, что по улицам российских городов бродят медведи и коммунисты. Вот так вот я тогда защищала родину своих предков. Для того, чтобы быть патриотом, вовсе не обязательно становиться шпионом, достаточно просто быть интеллектуалом. Хорошо это или плохо? Интеллектуал - точно не капиталист. И скромная пенсия - единственный и последний источник моего дохода - это одна из причин, по которой я давно не была в России.
Вы выбрали для себя в этой жизни какую-то определенную миссию?
Вся моя жизнь - это выживание, а я прожила долгую жизнь. У меня замечательный сын, замечательный внук. Кстати, жена моего сына Роджера - еврейка. Занимаясь вопросами феминизма, никогда не относила себя к женщинам, которые не любят мужчин. На эту тему я написала несколько книг. Первая стадия феминизма - это идея равенства полов. Я на этой стадии и остановилась… Женщина имеет большую власть над мужчиной, но это не значит, что она должна его эксплуатировать.
Отец уехал, мама не могла о нем говорить, потом она небеспочвенно опасалась за нашу жизнь, ведь многие близкие друзья отца стали в Нью-Йорке бесследно исчезать. Но, стоит признать, многие люди на имени Маяковского сделали карьеру, и многие исследователи говорят о том, что он не стрелял в себя.
"...Моя миссия – это оправдание отца. Я хочу, чтобы все знали главное – мой отец Владимир Маяковский не совершал самоубийства! Даже если он все-таки это сделал, то этим положил конец бесчестию, в которое Советы пытались его вовлечь."
Читать полностью > > >
On Декабрь 14, 2013
Патриция Томпсон много лет скрывала тайну своего происхождения и открыла ее только в зрелом возрасте, когда добилась значительных успехов на научном поприще. Она — доктор философии, автор 15 учебников для детей, консультант образовательных программ, профессор Нью-Йoркского университета.
— Теперь я могу с гордостью сообщить, что я – дочь Маяковского, мой отец мог бы мной гордиться, — говорит госпожа Патриция.
Долгие годы даже дотошные исследователи и поклонники творчества Владимира Маяковского не догадывались, что у поэта есть дочь – смирились с мыслью, что гениальный творец ушел, не оставив потомства. Между тем, эмигрантка из России Елизавета Петровна Зиберт, позднее — Элли Джонс, родила от Маяковского дочь, и произошло это событие в Нью-Йорке, 15 июня 1926 года. Элли долгие 60 лет скрывала, кто был отцом ее ребенка. Только самые близкие люди были посвящены в эту тайну.
Вот, что госпожа Патриция рассказывает об истории любви своих родителей. Еще до революции Елизавета Петровна Зиберт работала переводчицей в американской организации помощи голодающим, она вышла замуж за английского экономиста Джорджа Джонса. Он увез ee сначала в Англию, потом в Америку. Спустя два года брак распался. Маяковский приехал в Америку в июле 1925 года. К моменту встречи с ним Элли еще не была официально разведена, но жила отдельно от мужа. Когда на свет появилась малышка, то Джордж Джонс поставил свое имя в ее свидетельстве о рождении, чтобы сделать ее законорожденной.
Маяковский и Элли встретились на поэтическом вечере. В Нью-Йорке поэту было непросто – он не говорил по-английски, поэтому сразу потянулся к молодой красивой женщине, приехавшей в США из России. После выступления он пригласил к себе нескольких друзей и новую очаровательную знакомую. Вечеринка у поэта растянулась на всю ночь. А утром Маяковский предложил Элли посмотреть на рассвет над Бруклинским мостом. Весь день они провели вместе, и потом не расставались до самого его отъезда. Маяковский влюбился в Элли — они гуляли, слушали джаз, обедали в русских ресторанах. Тогда он написал строки:
Нам смешны дозволенного зоны,
взвод мужей, остолбеней,
цинизмом поражен!
Мы целуем беззаконно! —
над Гудзоном
ваших длинноногих жен.
Патриция продолжает свой рассказ:
«Мама всегда подчеркивала, что Маяковский был совершенно неотразимым человеком с огромным чувством юмора, веселым и легким в общении. Когда я узнала, что Маяковский – мой отец, моя мама попросила не винить ее, что я с радостью выполнила – никогда мне не приходило в голову упрекать маму в легкомыслии, потому что моих родителей связывали большие чувства. Он называл маму ласковыми именами: Лозочка, Елкам, Елкич.
Мой отчим и два очень близких друга нашей семьи знали правду о моем рождении, но все молчали, чтобы не создать неловкости. Впрочем, при жизни Маяковского еще из опасения подставить его под удар».
Патриция бережно хранит все записи рассказов о своем отце, поведанные матерью на склоне лет в середине 80-х годов. Прошло столько лет, а Элли помнила дни с Маяковским ясно, будто вчера бродила с ним по Бруклину и провожала в Москву.
Достаточно сравнить внешность Патриции с обликом Маяковского, чтобы отбросить все сомнения – у отца и дочери одно лицо, те же крупные черты лица, большие выразительные темные глаза, статная осанка. Ей нравится, когда российские друзья называют ее Еленой Владимировной. Вот только стихов она не пишет. Однако является автором собственной модели отношений в семье, ее перу принадлежат множество научных исследований и статей по социальной тематике, вопросам личностных отношений. Патрицию Томпсон называют в научных кругах «философом бытовой сферы» и лидером теории гестианского феминизма. В Древней Элладе был культ Гестии, богини домашнего очага и семьи. Согласно выводам Патриции, каждый человек обитает в двух системах – в кругу родных и близких, а также в координатах гражданского общества. Обе эти системы существуют автономно. В ходе исследований Патриция сформулировала теорию двойных систем, в которой доминантной является система семейных связей.
Как выяснила со временем американка, Маяковского также чрезвычайно занимала идея формирования человека будущего, так что в какой-то мере Патрицию можно назвать последовательницей теорий великого отца. «Оказалось, что я, совершенно неосознанно, шла по тому же пути, что и мой отец. Речь не идет о поэзии, а о социальной справедливости», — сказала в одном из интервью Патриция.
В настоящее время она живет в трехкомнатной квартире на Манхэттене, в районе Вашингтон-Хайтс. Еe единственный сын Роджер с семьей поселился по соседству. В квартире дочери Маяковского все напоминает о поэте – на стенах висят его плакаты, фотографии, рисунки.
В одном из интервью Патриция приводит такие детали:
«Последнюю ночь перед отъездом мои родители провели вместе. Мама проводила его, но в порт, откуда отчаливал пароход, не пошла. Когда она вернулась домой, увидела, что вся ее постель устлана фиалками. Маяковский потратил последние деньги на цветы. Да, это была действительно романтическая любовь, короткая и трагическая. Тогда даже думать об их дальнейшей совместной жизни было невозможно. Ведь мой дeд был помещиком и бежал в Канаду от красных».
Предки матери Патриции переселись в Россию из Германии в годы царствования Екатерины Великой. Ее дед купил земли на Украине, детям дал прекрасное образование. Елизавета Петровна Зиберт владела немецким, французским, английским, переводила на русский язык Рильке и Гете. Так что с Маяковским их объединяла не только страсть, но и духовное родство. Поэт мчался на встречу с Элли при первой возможности, когда он приехал к ней в Ниццу, то с порога закричал: «Вот, я здесь!». В Нью-Йорке он познакомил Элли с Давидом Бурлюком, который нарисовал замечательный портрет возлюбленной Маяковского. Патриция хранит этот портрет как одну из главных семейных реликвий. Из личных вещей поэта в семье остались его рисунки и шаржи. Однажды влюбленные поссорились, дело чуть не дошло до разрыва, но Маяковский попросил прощение и изобразил, как Элли мечет молнии в его бритую голову. На другом рисунке Маяковский стоит у подъезда дома, где жила Элли, и пытается разогнать назойливых ухажеров, прибывших в шикарных в автомобилях.
Елизавета Зиберт сохранила множество интересных документов, Патриция систематизировала их и создала семейный архив, состоящий из 30 пухлых папок. Бережно хранится в архиве письмо, увы, единственное Владимиром Маяковским, дата — 26 октября 1928 год. В нем поэт писал: «Две милые, две родные Элли, я по вас уже соскучился, мечтaю приехать к вам еще хотя бы на неделю. Примите, обласкаете? Я жалею, что быстрота и случайность приезда не дала мне возможность раздуть себе щеки здоровьем, как вам бы нравилось. Надeюсь, в Ницце вылосниться и предcтать вам во всей улыбающейся красе. Целую вам все восемь лап. Ваш Вол.»
В Ницце поэт и две Элли, действительно, были счастливы. «Когда мы встретились с отцом, мне было около трех лет. Мама рассказывала, что однажды я начала играть с его рукописями, за что она больно шлепнула меня. Маяковский очень расстроился и сказал, чтобы она никогда больше не била меня. Маму он называл большая Элли, меня — маленькaя Элли. Мое русское имя Елена, меня назвали так в честь моей крестницы. Мoю бабушку тоже звали Хелен. Я говорила по-русски, но моя мать постепенно отдалила меня от русской среды. Кoгда мы вcтретили Маяковского в Ницце, я свободно общалась на русском, знала немецкий и французский. До пяти лет совсем не говорила на английском», — рассказала Патриция журналу «Русский клуб».
Дочь поэта написала книгу «Маяковский на Манхэттене». Несколько лет назад она приезжала в Россию. Первым делом посетила Новодевичье кладбище, чтобы поклониться могилам отца, бабушки и тетушек. Кроме того, Патриция привезла из Америки частицу праха Элли, чтобы символично объединить мать с Маяковским, которого она любила всю жизнь.
Многих удивило, что Патриция выразила желание повидать Веронику Полонскую, возлюбленную Маяковского.
Патриция говорит: «Она оказалась на редкость красивой женщиной, даже в возрасте. Я спросила госпожу Полонскую, почему в своей предсмертной записке Мaяковский упомянул ее имя, а не наше с мамой. Она приложила руку к груди и скaзалa: «Он хотел защитить и меня и вас». Я поняла: конечно, Мaяковский не мог упомянуть нас из соображений безопасности, и потом эта записка, написанная за два или три дня до его внезапной гибели, тоже довольно подозрительна. Я не считаю, что он покончил с собой. Я не верю в это. Кстати, многие не верят. Полонская подарила мне небольшой бюст Маяковского, где он с сигарой. Она также поведала, что отец всегда носил у груди подаренную мной авторучку. Помимо этого, в москoвcком архиве, в записной книжке Маяковского я видела запись со словом «дочка». A вообще-то, мне достаточно только посмотреть на себя в зеркало, чтобы удостовериться, что я его дочь».
Сын Патриции — Роджер Шерман Томпсон — адвокат по вопросам интеллектуальной собственности. Женат, но поскольку своих детей не было, Томпсоны намеривались усыновить ребенка в России, но из-за бюрократических проволочек этого сделать не удалось. Они усыновили мальчика из Колумбии, его зовут Логан, он учится в колледже и собирается стать юристом.
Дочери Маяковского в этом году исполнилось 87 лет. Недавно она перенесла операцию, но по-прежнему полна энергией и интересом к жизни, читает прессу, постоянно следит за новостями по телевизору. Последняя ее поездка в Москве состоялась в качестве почетного гостя международной конференции «Соотечественники – потомки выдающихся россиян», где ее удостоили памятной медалью. Ей хотелось бы побывать на родине отца в селе Багдади близь Кутаиси, где проводились торжества в честь 120-летия Маяковского. Но здоровье не позволило решиться на такой долгий путь. Однако старые друзья с родины поэта навестили Патрицию в памятный день.
Уму непостижимо: дочь Маяковского живет в Америке! Да не просто в Америке, а в Нью-Йорке, на Манхэттене! Едва узнав это, я совершенно немыслимыми путями добыл ее телефон и договорился об интервью.
-Елена Владимировна, о вашем отце, «лучшем, талантливейшем поэте» Владимире Владимировиче Маяковском мы многое знаем – в школе «проходили». Кем была ваша мама?
– Моя мать, Елизавета (Элли) Зиберт родилась 13 октября 1904 года в городе Давлеханове (ныне – Башкортостан). Она была старшим ребенком в семье, которая была вынуждена бежать из России после революции. Ее отец (мой дед) Петер Генри Зиберт родился в Украине, а мать, Элен Нейфелдт, – в Крыму. Элли была «сельской девушкой», жившей в поместьях отца и деда. Она была гибкой, стройной, хорошо сложенной девушкой, с выразительными голубыми глазами. Но более важно, что она была интеллектуальной, образованной и очень обаятельной, знала несколько иностранных языков.
– Как же немецкая девушка из далекого Приуралья оказалась здесь, в Америке, где познакомилась с первым советским поэтом?
– Октябрь 1917 года перевернул благополучный мир семьи Зибертов вверх дном. Ко времени революции мой дед имел большие земельные владения в России и за ее пределами. Что ждало это семейство в советской России – нетрудно себе представить. В конце 20-х годов им удалось перебраться в Канаду. Моя мать в послереволюционной суматохе сумела уехать из Давлеханова и работала с беспризорниками в Самаре. Потом она стала переводчиком в Уфе, в американской организации помощи голодающим (ARA). Через некоторое время уехала в Москву. Там Элли Зиберт стала Элли Джонс – в мае 1923 она вышла замуж за англичанина Джорджа Е. Джонса, также работавшего в ARA. Вскоре они отбыли в Лондон, а уже оттуда – в Америку, где спустя два года, формально оставаясь замужней женщиной, моя мать встретила Маяковского, в результате чего на свет появилась я. Замечу, что Джордж Джонс поставил свое имя в моем свидетельстве о рождении, чтобы сделать меня «законнорожденной». Он стал для меня юридическим папой, к которому я всегда испытывала благодарность.
– Пожалуйста, чуть подробнее о встрече ваших родителей в Нью-Йорке...
– 27 июля 1925 года, сразу же после своего 32 дня рождения, Маяковский приехал в Америку. Известный поэт, красавец («высокий, темный и красивый»). Месяцем позже он встретился с Елизаветой Петровной, Элли Джонс, русской эмигранткой. Они познакомились на поэтическом вечере в Нью-Йорке. Они говорили об искусстве, интерес молодой женщины к секретам поэтического мастерства возбудил ответный интерес Маяковского. На вечеринке говорили, в основном по-английски, поэтому совершенно естественно, что между двумя русскими завязалась беседа.
– И они полюбили друг друга?
– Мама рассказывала мне, что Маяковский был очень бережен c ней. Владимир Владимирович за время посещения Америки написал 10 стихотворений, включающих «Бруклинский мост» и «Бродвей». Думаю, чувства Маяковского к моей матери связаны с расцветом его поэтического гения. Все, кто был знаком с Маяковским, знали его как тонкого и ранимого человека, романтика, не допускавшего никакой вульгарности по отношению к женщинам. Но обстоятельства сложились так, что он покинул США 28 октября 1925 года и никогда уже не возвращался в Америку.
– Елена Владимировна, а вы не интересовались, кто-нибудь видел ваших родителей в Нью-Йорке вместе? Ведь не в безвоздушном же пространстве все происходило...
– Однажды я оказалась в доме писательницы Татьяны Левченко-Сухомлиной. Она рассказала мне, как в те годы встретила Маяковского на улице и разговорилась с ним. Он пригласил ее с мужем на вечер его поэзии. Там, по рассказу Татьяны Ивановны, она увидела Маяковского с высокой, стройной, молодой женщиной, которую он называл Элли. Даже со стороны было видно, что Маяковский испытывает к этой женщине сильные и глубокие чувства. Это было очень важно для меня. Я – дитя пылкой любви, поглотившей поэта и Элли Джонс во время пребывания Маяковского в Нью-Йорке в 1925 году. Я всегда верила в это, но мне важно было услышать об этом от очевидца событий.
– Лиля Брик знала о вашем существовании?
– Спустя несколько дней после смерти Маяковского Лиля Брик попала в его комнату в Лубянском проезде. Рассматривая бумаги отца, она уничтожила фото маленькой девочки, его дочери... Лиля была наследницей авторских прав Маяковского, поэтому существование дочери было для нее абсолютно нежелательным.
– Отец видел вас один раз в жизни, кажется, в Ницце...
– В записной книжке Маяковского, на отдельной странице, написано лишь одно слово: «Дочка»... Да, в первый и последний раз мы виделись с отцом в Ницце, куда мама ездила по своим иммигрантским делам. Маяковский в это время оказался в Париже, и одна наша знакомая сообщила ему, где мы. Он тотчас примчался в Ниццу, подошел к дверям и возвестил: «Вот я здесь!» Посетив нас, он послал в Ниццу из Парижа письмо, которое было, пожалуй, самым драгоценным достоянием мамы. Оно было адресовано «двум Элли», в этом письме отец просил о повторной встрече. Но мама считала, что больше им не стоит встречаться.
– В предсмертной записке Маяковский определил свою семью: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Витольдовна Полонская. И просил правительство «устроить им сносную жизнь». Он не упомянул ни женщину, которую любил, ни вас. Почему?
– Это был вопрос, на который у меня самой не было удовлетворительного ответа, пока я не встретилась с Вероникой Полонской во время моего первого визита в Москву в 1991 году. Деликатная и хрупкая г-жа Полонская любезно приняла меня в маленькой комнате Дома для престарелых актеров. На ее книжной полке стояла небольшая статуя Маяковского. Я уверена, что она тоже любила моего отца. Вероника Витольдовна знала о моем существовании. По ее воспоминаниям, Маяковский говорил ей: «Мое будущее в этом ребенке». Он с гордостью показывал Веронике паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце. В музее Маяковского в настоящее время имеются две паркеровские ручки, и одна из них, несомненно, моя.
Я задала г-же Полонской тот же вопрос, который вы задали мне: почему он не упомянул в своем последнем письме меня и мою мать? «Почему вас, а не меня?» – спросила я Полонскую напрямую. Я хотела знать. Она посмотрела мне в глаза и ответила: «Он сделал это, чтобы защитить меня и вас тоже». Она была защищена, будучи включенной, а моя мать и я были защищены, будучи исключенными! Ее ответ совершенно ясен мне. Как он мог защитить нас после своей смерти, если он не мог этого сделать, будучи живым?
– Итак, в первый раз вы приехали в Россию в 1991 году. Что почувствовали, увидев памятник отцу? Побывали на его могиле?
– Летом 1991 года мой сын Роджер Шерман Томпсон, нью-йоркский адвокат, и я приехали в Москву, где встретились с родственниками Маяковского, его друзьями и почитателями. Когда мы ехали в отель, я впервые увидела монументальную статую Маяковского на площади Маяковского. (В настоящее время площадь называется постарому: Триумфальная. – В.Н.) Мой сын и я попросили шофера остановиться. Я не могла поверить, что мы наконец стоим здесь! Несколько раз я была на могиле отца на Новодевичьем кладбище, в его музее на Лубянской площади и в маленькой комнатке внутри этого музея, где он застрелился. Помню, я положила руку на календарь, открытый на 14-м апреля 1930 года, последнем дне его жизни.
На могиле отца на Новодевичьем кладбище, у его надгробного памятника я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила часть праха матери, покрыла его землей и травой и полила место слезами. Я целовала русскую землю. Со дня смерти матери я надеялась, что когда-нибудь ее частица воссоединится с человеком, которого она любила, с Россией, которую она любила до конца своих дней.
– Какое образование вы получили? Кем работали?
– М ой отец, как известно, хорошо рисовал, он учился в Училище живописи, ваяния и зодчества. Видимо, этот дар я от него унаследовала. В 15 лет поступила в художественную школу, затем – в Барнард колледж, который окончила в июне 1948 года. По окончании колледжа я какое-то время работала редактором широко издаваемых журналов: делала обзоры кинофильмов, музыкальных записей, кроме того, редактировала вестерны, романы, детективы и научную фантастику – вполне подходящее занятие для дочери футуриста.
– Не собираетесь ли вы написать биографию своего отца?
– Нет, но мне бы хотелось увидеть его биографию, написанную женщиной. Я думаю, что женщина-ученый лучше, чем большинство мужчин, которые так много написали о нем, поймет особенности его характера и личности.
– Последний вопрос, Елена Владимировна. Ваше любимое стихотворение Маяковского?
– «Облако в штанах». А я – штормовое облако в юбке.
- Когда Маяковский узнал о вашем существовании, он хотел вернуться?
Я уверена, что Маяковский хотел иметь семью, хотел жить с нами. Все, что написано про него, контролировала Лиля Брик. Неправда, что он не хотел детей. Он очень любил детей, не зря же он для них писал. Конечно, была очень сложная политическая ситуация между двумя странами. Но был еще и личный момент. Когда Лиля узнала о нас, она захотела отвлечь его внимание... Она не хотела, чтобы рядом с Маяковским была еще какая-то женщина. Когда Маяковский был в Париже, Лиля попросила свою сестру Эльзу Триоле представить Маяковского какой-нибудь местной красавице. Ею оказалась Татьяна Яковлева. Очень привлекательная женщина, очаровательная женщина из хорошей семьи. Я этого совсем не отрицаю. Но я должна сказать, что это все была игра Брик. Она хотела, чтобы он забыл женщину и ребенка в Америке.
- Многие думают, что именно Татьяна Яковлева была последней любовью Маяковского.
Ее дочь, американская писательница Френсис Грей, попала в Россию задолго до меня. И все думали, что это она дочь Маяковского. Френсис даже опубликовала статью в «Нью-Йорк таймс» - о последней музе Маяковского, о ее матери. Она рассказывает, что 25 октября он говорил о своей бесконечной любви к Татьяне Яковлевой. Но у меня сохранилось письмо к маме, датированное 26 октября, он просил ее о встрече. Я думаю, что он хотел прикрыть политически опасные отношения с моей матерью громким романом с Яковлевой.
В архиве Маяковского сохранились только письма, написанные Лиле Брик. Как вы думаете, почему она уничтожила переписку с остальными женщинами?
Лиля была тем, кем она была. Я думаю, она хотела войти в историю одна. У нее было влияние на общественность. Нельзя отрицать, что она была очень умной, опытной женщиной. Но, на мой взгляд, она была еще и манипулятором. Я не знала лично Бриков, но думаю, что они построили себе карьеру, используя Маяковского. Они говорили, что он грубый и неуправляемый. Но мать рассказывала о нем совсем другое, и его друг, Давид Бурлюк, говорил, что он был очень чувствительным и добрым человеком.
- Вы думаете, Лиля плохо влияла на Маяковского?
Я думаю, что роль Бриков очень неоднозначная. Осип помогал ему печататься в самом начале карьеры. Лиля Брик, можно сказать, входила в комплект. Когда Маяковский с ней познакомился, он был очень молод. И взрослая, зрелая Лиля была для него, конечно, очень привлекательна.
- Елена Владимировна, скажите, а почему Маяковский в предсмертной записке определил свою семью так: мать, сестры, Лиля Брик и Вероника Полонская. Почему он ничего не сказал о вас?
Я сама об этом очень много думала, этот вопрос меня мучил. Когда я отправилась в Россию, я встречалась с последней возлюбленной отца, Вероникой Полонской. Я навестила ее в доме престарелых для актеров. Она очень тепло отнеслась ко мне, подарила мне статуэтку отца. Рассказала, что Маяковский говорил с ней обо мне, о том, как он скучает. Он показывал ей паркеровскую ручку, которую я подарила ему в Ницце, и говорил Полонской: «Мое будущее в этом ребенке». Я уверена, что она его тоже любила. Очаровательная женщина. Так вот, я задала ей этот самый вопрос: почему?
- И почему же вас не было в завещании?
Полонская сказала мне, что отец сделал это, чтобы нас защитить. Ее он защитил, когда включил в завещание, а нас - наоборот, не упомянув. Я не уверена, что дожила бы спокойно до этих дней, если бы тогда НКВД стало известно, что у советского поэта Маяковского в Америке растет ребенок от дочери кулака.
Я знаю, что он любил меня, что ему в радость было стать отцом. Но он боялся. Быть женой или ребенком инакомыслящего было небезопасно. А Маяковский становился инакомыслящим: если вы прочитаете его пьесы, то увидите, что он критиковал бюрократию и то направление, в котором двигалась революция. Мать не винила его, и я не виню.
- Вероника Полонская была единственной, кому Маяковский рассказывал о вашем существовании?
Еще одна подруга отца, Софья Шамардина, писала в своих воспоминаниях о том, что ей говорил Маяковский про свою дочь в Америке: «Я никогда не думал, что можно так тосковать о ребенке. Девочке уже три года, она больна рахитом, а я ничего не могу для нее сделать!» Маяковский говорил обо мне еще с одним своим другом, рассказывал, как тяжело для него не растить собственную дочь. Но когда в России печатали книгу воспоминаний, то они просто выбросили эти фрагменты. Возможно, потому, что Лиля Брик не хотела это публиковать. Вообще, я думаю, что в биографии отца еще много белых пятен, и считаю своим долгом рассказать правду о родителях.
Когда вы приезжали в Россию, вы нашли еще какие-то документальные подтверждения того, что Маяковский не забыл о вас?
Одну удивительную находку я сделала, когда была в Санкт-Петербурге. Я разбирала бумаги отца и нашла там рисунок цветка, сделанного детской рукой. Я думаю, это мой рисунок, я в детстве рисовала точно такие же...
Скажите, вы чувствуете себя дочерью Маяковского. Верите в генетическую память?
Я очень хорошо понимаю моего отца. Когда я впервые прочитала книги Маяковского, я поняла, что мы одинаково смотрим на мир. Он считал, что если у тебя есть талант, то ты должен использовать его для социального, общественного действия. Я считаю точно так же. И у меня была такая цель: создание учебников, книг, из которых дети узнают что-то о мире и о себе самих. Я писала учебники по психологии и антропологии, по истории, старалась представить все это так, чтобы дети поняли. Еще я работала редактором в нескольких крупнейших американских издательских домах. Редактировала фантастику, в том числе Рэя Брэдбери. Отличное, мне кажется, занятие для дочери футуриста - работать с фантастами.
- У вас на стене висят написанные вами картины. Этот талант вы тоже унаследовали от отца?
Да, я люблю рисовать. В 15 лет поступила в художественную школу. Я, конечно, не профессиональный художник, но что-то получается.
- А вы можете назвать себя революционеркой?
Я думаю, что идея отца о революции - это идея привнесения социальной справедливости. Я сама революционерка, в моем собственном понимании, то есть в связи с ролью женщины в обществе и в семье. Я преподаю философию феминизма в Нью-Йоркском университете. Я феминистка, но не из тех, кто стремится принизить роль мужчины (а это свойственно многим американским феминисткам). Мой феминизм - это стремление сохранить семью, работать на ее благо.
- Расскажите о вашей семье.
У меня замечательный сын Роджер, адвокат в области интеллектуальной собственности. Он внук Маяковского. В его жилах течет удивительная кровь - кровь Маяковского и кровь борца за американскую независимость (предок моего мужа был одним из создателей Декларации независимости). У меня есть внук, Логан. Он сейчас заканчивает школу. Он из Латинской Америки, Роджер усыновил его. И хотя он и не родной правнук Маяковского, я замечаю, что у него точно такая же морщинка на лбу, как у моего отца. Забавно смотреть, как он глядит на портрет Маяковского и морщит лоб.
Если честно, я до сих пор очень скучаю по отцу. Мне кажется, что если бы он узнал меня сейчас, узнал бы о моей жизни, ему было бы приятно.
Почти всю жизнь вы прожили под именем Патрисия Томпсон, а сейчас на вашей визитной карточке стоит еще и имя Елена Маяковская.
У меня всегда было два имени: русское - Елена и американское - Патрисия. Подруга моей матери была ирландка Патрисия, и она помогала ей, когда я только родилась. Мою американскую крестную звали Елена, и бабушку тоже звали Елена.
- Скажите, а почему вы почти не знаете русского языка?
Когда я была маленькой, я не говорила по-английски. Я говорила по-русски, по-немецки и по-французски. Но я хотела играть с американскими детьми, а они не играли со мной, потому что я была иностранкой. И я сказала маме, что не хочу говорить на всех этих бесполезных языках, а хочу говорить по-английски. Тогда мой отчим, англичанин, научил меня. А русский так и остался на детском уровне.
А с матерью вы совсем не разговаривали по-русски?
Я сопротивлялась, отказывалась читать по-русски. Может быть, потому, что для меня гибель отца была трагедией, и я неосознанно уходила от всего русского. К тому же я всегда была индивидуалисткой, думаю, что унаследовала это от отца. В этом меня поддерживала и мама, она была очень сильной, мужественной женщиной. Именно она объяснила мне, что нельзя оставаться в тени отца, быть его дешевой имитацией. Она научила меня быть собой.
© Из личного архива Елены Маяковской
Я бы сказала - русской американкой. Мало кто знает, что даже во время холодной войны я всегда пыталась помочь Советскому Союзу и России. Когда я работала редактором в издательстве «Макмиллан», в 1964 году, я редактировала тест и подбирала фотографии к книге «Коммунизм: что это такое». Я специально сделала несколько правок в тексте, чтобы американцы поняли, какие хорошие люди живут в СССР. Ведь тогда американцам рисовался не совсем адекватный образ советского человека. Выбирая фотографии, я старалась найти самые красивые; показать, как советские люди умеют радоваться жизни. А когда я работала над детской книгой про Россию, я сделала акцент на том, что русские освободили крестьян еще до того, как произошла отмена рабства в Америке. Это исторический факт, и, я думаю, это важный факт.
Елена Владимировна, вы уверяете, что чувствуете и понимаете своего отца. А как вы думаете, почему он покончил жизнь самоубийством? У вас есть мысли на этот счет?
Во-первых, я бы хотела сказать, что даже если он и покончил жизнь самоубийством, то не из-за женщины. У него были причины жить. Бурлюк сказал мне, что он верит, что Маяковскому подложили пули в коробку из-под ботинок. В русской аристократической традиции получение такого подарка означало бесчестие. Бесчестие началось для него с бойкотом выставки, туда просто никто не пришел. Он понимал, что происходит. Это было послание: если ты не будешь себя хорошо вести, мы не будем печатать твои стихи. Это очень болезненная тема для творческого человека - быть свободным, иметь право. Он терял свою свободу. Маяковский видел во всем этом предсказание своей судьбы. Он попросту решил, что есть только один путь - смерть. И это, скорее всего, единственная причина его самоубийства. Не женщина, не разбитое сердце - это абсурд.
- Скажите, вам нравятся биографические книги, написанные о вашем отце?
Я, конечно, не читала все, что было написано. Я ведь не его биограф. Но некоторые факты, которые я читала в переведенных на английский биографиях, явно не соответствовали действительности. Мне больше всего понравилась книга шведского автора Бенгта Янгфельдта. Человек действительно хотел найти ранее неизвестные факты о моем отце, и кое-что ему удалось раскопать.
Скажите, а вы не собираетесь написать биографию Маяковского для американцев? Вообще в Америке знают, кто такой Маяковский?
Образованные люди, конечно, знают. И всегда очень интересуются, когда узнают, что я его дочь. А биографию я писать не буду. Но я хотела бы, чтобы биографию Маяковского написала женщина. Я думаю, именно женщина способна понять особенности его характера и личности так, как не поймет ни один мужчина.
- Ваши родители решили никому не говорить о вашем существовании, а вы хранили тайну аж до 1991 года... Почему?
Вы представляете себе, что бы было, если бы в СССР узнали, что у Владимира Маяковского, певца революции, в буржуазной Америке растет внебрачная дочь?
- И почему вы все-таки решили раскрыть секрет вашей матери и Маяковского?
Я посчитала своим долгом рассказать о родителях правду. Хорошо придуманный миф о Маяковском исключил меня и мать из его истории. Эта исчезнувшая часть истории должна вернуться.
- Как вы считаете, как бы отнеслась к вашему решению рассказать эту тайну ваша мать, Элли Джонс?
Мама перед смертью, в 1985 году, сказала мне, что я должна принять решение сама. Она рассказала мне всю историю их любви, а я записала ее на магнитофон, получилось шесть кассет. Они позднее послужили мне материалом для книги «Маяковский на Манхэттене». Я думаю, она была бы рада узнать, что я написала книгу об истории их любви.
Кому первому вы раскрыли вашу тайну?
Впервые я рассказала об этом поэту Евгению Евтушенко, когда он был в Америке. Он мне не поверил, попросил предъявить документы. Я тогда сказала: посмотрите на меня! А уже потом все поверили. И я очень горжусь, что стала профессором, опубликовала 20 книг. Все это я сделала сама, никто не знал, что я дочь Маяковского. Я думаю, что, если бы люди знали, что у Маяковского есть дочь, все двери были бы открыты передо мной. Но ничего такого не было.
- Сразу после этого вы посетили Россию?
Да, в 1991 году я со своим сыном Роджером Шерманом Томпсоном приехала в Москву. Мы встретились с родственниками Маяковского, с потомками его сестер. Со всеми друзьями и почитателями. Когда мы ехали в отель, я впервые увидела статую Маяковского на площади. Мы с сыном попросили шофера остановиться. Я не могла поверить, что мы там... Я была в его музее на Лубянской площади, в той комнатке, где он застрелился. Я держала в руках календарь, открытый на дне 14 апреля 1930 года... последнем дне жизни моего отца.
Вы были на Новодевичьем кладбище?
Я привезла с собой в Россию часть праха моей матери. Она всю жизнь любила Маяковского, до самой смерти. Ее последние слова были о нем. На могиле отца на Новодевичьем кладбище я раскопала землю между могилами отца и его сестры. Там я поместила часть праха матери, покрыла его землей и травой. Я думаю, мама надеялась когда-нибудь соединиться с человеком, которого любила так сильно. И с Россией, которая всегда была в ее сердце.
Она мечтала выучить русский язык и получить российское гражданство, но не успела осуществить свои планы – дочь поэта Владимира Маяковского, философ Патрисия Томпсон, в последние годы просившая называть себя своим первым именем – Елена Владимировна, скончалась 1 апреля 2016 года. Разлученная с отцом еще в детстве, она хотела хотя бы после смерти оказаться с ним рядом, и завещала перевезти ее прах в Москву.
Желание исполнить последнюю волю Елены Владимировны уже выразил ее сын – адвокат Роджер Томпсон, пообещавший приехать в Москву, чтобы развеять прах матери над могилой Маяковского на Новодевичьем кладбище. "Я бы очень хотел это сделать. По возможности, в ближайшие месяцы, в июне", – уточнил Роджер.
Томпсон также заявил, что хочет издать книгу под названием "Дочка" о Владимире Маяковском, над которой его мать трудилась все последнее время. "Но знаете, мама оставила после себя очень много – архивов, документов, компьютерных файлов. К сожалению, пока до этого не дошли руки", – цитирует ТАСС внука поэта.
Он пояснил, что почти одновременно со смертью матери тяжело заболела и его жена. "Так сразу все навалилось. Но я бы очень хотел вместе со своим сыном, Логаном, разобрать все это, открыть компьютер, привести в порядок, посмотреть, в какой степени готовности находится книга и, по возможности, обязательно ее издать", – добавил Роджер.
Патрисия Томпсон – дочь Маяковского и Елизаветы Зиберт, с которой поэт познакомился в Нью-Йорке в 1925 году. Единственный раз Маяковский видел свою дочку в 1928 году.
