Стихотворная форма романа потребовала от Пушкина упорной работы над стихом. Повествование и лирика соединились в самом стихе. Обыденность жизни и высокие нравственные принципы, рождаемые ею, ирония по отношению к главному герою и лирическое волнение автора, разговорность и книжность речи заставили Пушкина обратиться к наиболее распространенному в русской поэзии и любимому поэтом размеру – четырёхстопному ямбу. Ямб был нужен Пушкину и для придания поэтической речи разговорного характера. Поэт необычайно разнообразил четырёхстопный ямб, придав ему исключительную гибкость и емкость.
Необходимость единства повествовательного и лирического начал привела Пушкина к созданию новой строфической формы.
Поэт делает строфу относительно самостоятельным произведением и достигает таким способом единства повествования и лирики не только в каждой строфе, но и в целой главе и во всём романе. Пушкин ведет с читателем непринужденный разговор, и в связи с этим законченность каждой строфы приобретает важное значение: повествование легко нарушается лирическими отступлениями, а затем возвращается в прежнее русло. Так как каждая строфа представляет собой небольшой рассказ, то на каждую тему можно порассуждать отдельно, отступая от сюжета и высказывая свою точку зрения. Нить повествования не теряется, но зато сюжет заметно оживляется и разнообразится, согревается лирическим волнением автора.
Чтобы строфа стала маленьким стихотворением, она должна быть достаточно объёмной. С этой целью Пушкин использовал все комбинации рифм, возможных в четырёхстрочной строфе (катрене). Соединение ямбических четверостиший в строгом порядке трёх видов их рифмовки (перекрестная, смежная, опоясывающая) и было осуществлено Пушкиным. Но поэту непременно нужна была законченность, самостоятельность каждой строфы. Легко заметить, что соединение различно рифмующихся четверостиший к такой законченности не приводило. Никакой другой комбинации рифм, кроме перечисленных трёх видов, в четверостишии нет. По этой причине Пушкин заключает строфу двустишием со смежно рифмующимися строками. Строфа сразу же приобрела законченность вследствие прочного рифменного мужского созвучия, благодаря афористичности концовки, обобщающей содержание строфы. Так определилась онегинская строфа, изобретенная Пушкиным для его любимого и самого лучшего, по его словам, произведения. Она состоит из 14 стихов четырёхстопного ямба. Общая ее схема предстает необычайно ясной и простой: 1 (абаб) , 2 (ввгг) , 3 (деед) , 4 (жж) или: AbAb CCdd EffE gg Прописными буквами обозначены женские рифмы,строчными – мужские.
Но это ещё не все. Четверостишия в онегинской строфе располагаются в строгой последовательности. Для Пушкина важен не только формальный принцип расположения четверостиший, но и содержательный. Самой распространенной, естественной в русской поэзии была перекрестная рифмовка, затем смежная, а потом опоясывающая. В звуковом отношении именно такое сочетание наиболее выразительно и разнообразно. Оно позволило избежать скучной монотонности. Содержательная роль каждого четверостишия в строфе также постоянна и самостоятельна. Легко заметить, что в первых четырех стихах излагается тема всей строфы, а двустишие замыкает тему, подытоживает ее или по - новому осмысливает. Второе и третье четверостишия развивают тему, намеченную в первом четверостишии.
Τᴀᴋᴎᴍ ᴏϬᴩᴀᴈᴏᴍ, каждая строфа и замкнута (тема в ней развита и завершена), и разомкнута͵ обращена к следующей строфе, которая ее продолжает.
Созданию эффекта свободного, импровизационного повествования – иллюзии ʼʼболтовниʼʼ - способствует интонационный строй романа.
Если периодично повторяющаяся структура поэмы, элегии или стихотворного романа имеет ровно четырнадцать строк и сто восемнадцать слогов, значит, она - та самая онегинская строфа. Это количество составляющих неизменно. Такая строфа органична и в небольших стихотворениях, представляющих из себя чувственный набросок сюжета. Как визуально, так и интонационно, ее можно поделить на четыре части, каждая из которых охарактеризована определенным что способствует интересу и помогает удерживать внимание читателя.
Онегинская строфа - это определенная форма стихотворения. А. С. Пушкин создал ее 9 мая 1823 года для того, чтобы воплотить в стихах роман «Евгений Онегин». Эту форму по праву можно назвать золотой строфой русской поэзии.
В основе онегинской строфы лежит искусное переплетение трех форм: октавы, катрена и «шекспировского» сонета. Смена мужских и женских рифм в ней постоянна и закономерна. При этом первая рифмовка строфы всегда женская (ж - ударение на предпоследний слог), а последняя рифмовка - мужская (м - ударение на последний слог).
В этой строфе применяют сложную, но весьма гармоничную рифмовку:
Интересно, что подобная последовательность в стихах Лафонтена имела случайный характер: он спонтанно «разбавлял» ее свободными рифмами, не принимая скованность заранее заданных рамок. Это очень напоминает преобразования, которые творит эволюция для того, чтобы явить Земле новый вид драгоценного камня. Такая манера стихосложения была свойственна 17-18 веков, которые писали иронические произведения легкомысленного содержания.
Золотая строфа славится удобством в воплощении лирических стихотворных замыслов. Особенно хорошо она подходит к лирическим поэмам и содержательным элегиям. Почему в творчестве у других известных поэтов тоже применялась онегинская строфа?
Это давало возможность раскрыть событие повестью в стихах при помощи известных которые легко оформить этой строфой. Уникальная структура позволяет применять к тексту любую эмоциональную тональность, причем последние две строки идеально подходят для заключения.
Онегинская строфа - это композиционно законченное стихотворение. В первом четверостишии скрыта тема строфы; во втором четверостишии происходит развитие действия; третье - характеризует кульминацию; а двустишие в конце - заключение в виде афоризма. Такая композиция удобна для написания поэм, в которых форма будет повторяться множество раз, тем самым продлевая событийную линию. Поэтому, где есть лирика и большие объемы произведения, там часто присутствует и онегинская строфа. Это многообразие в применении дает повод утверждать, что композиция в ней слажена и основательна.
После того, как нами были подробно разобраны все известные формы сонета – канонические и неканонические, пришла пора поговорить об использовании сонетной формы в качестве твердой строфы. Это изобретение принадлежит А.С.Пушкину, написавшего целый роман в стихах – «Евгений Онегин», особыми строфами, по своей структуре напоминающими сонет, ибо, как и сонет, они состоят из 14 строк. И все-таки его строфы - не сонет, они не разбиваются на три катрена и одно двустишие, как внешне похожий на данную строфу шекспировский сонет, а пишутся единым массивом. А если так, то здесь не обязательно, чтобы каждый катрен, терцет или двустишие содержали бы в себе законченную мысль и, соответственно, заканчивались точкой, а не частью предложения.
Строфа была названа «Онегинской» и по своей структуре она выступает, как единое целое.
В основу создания Онегинской строфы Пушкиным был положен сонет - 14-строчное стихотворение с определенной рифменной схемой. От сонета «английского» («шекспировского») типа Пушкиным было взято строфическое строение (три катрена и заключительное двустишие), от «итальянского» («петраркианского») сонета - принцип упорядоченности рифменной схемы. Однако, в отличие от сонетной традиции, в которой упорядочение рифмы шло по линии связывания катренов между собой рифменными цепями, Пушкин упорядочил саму систему рифмовки: в первом катрене она перекрёстная, во втором - парная, в третьем - опоясывающая. Рифменная схема онегинской строфы: AbAb CCdd EffE gg (прописными буквами традиционно обозначается женская рифма, строчными - мужская).
А теперь, определение:
Онегинская строфа – это строфа из 14 стихов с рифмовкой АвАвССddEffE gg. Ритмически и интонационно она часто распадается на 3 четверостишия (с перекрёстной, парной и охватной рифмовкой) и заключительное двустишие.
Композиционно данная строфа тяготеет к определённому внутреннему построению: 1-е четверостишие даёт тему строфы, 2-е - развитие, 3-е - кульминацию, двустишие - афористическую концовку. Но это условие в онегинской строфе не обязывает автора умещать данные смысловые части четко в «подстрофы».
Сложность структуры делает Онегинскую строфу чрезвычайно гибкой в смысле передачи самых различных оттенков мысли, самых различных интонационных ходов и т. п. В то же время, благодаря своей «вместимости», Онегинская строфа является чрезвычайно удачной композиционной единицей поэтического произведения и служит примером того, как новое идейное содержание определяет возникновение и новых форм его словесного воплощения. Строфа становится как бы стихотворением в стихотворении. Именно поэтому ее применяют в больших жанрах с обилием лирических отступлений.
Рассмотрим строфы романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин»:
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример - другим наука;
Но, Боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!
А вот еще один пример из «Евгения Онегина», где Пушкин позволяет себе начинать предложение в середине строки. Он не подгоняет предложения под конец четверостиший или заключительного двустишия (что не приветствуется в написании сонета, хотя и ошибочно повсеместно используется нашими стихирскими сонетописателями!):
Час от часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.
Он вечно с ней. В ее покое
Они сидят в потемках двое.
Они в саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой.
И что ж? Любовью упоенный
В смятенье нежного стыда
Он только смеет иногда
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
Вам эта запись ничего не напоминает? Ведь именно так (я, конечно, говорю о форме, а не о мастерстве!) пишет стихи большинство из нас, охотно называя свое лирическое творение из 14 строк – сонетом! Разделение такого стихотворения пустыми строчками на три катрена и двустишие его в сонет все равно не превращает!
Непосредственным продолжателем пушкинской идеи выступил Михаил Лермонтов, написавший Онегинской строфой поэму «Тамбовская казначейша», начинающуюся непосредственным объяснением по этому поводу:
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно - я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на старый лад.
Прошу послушать эту сказку!
Ее нежданую развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем легким головы.
Обычай древний наблюдая,
Мы благодетельным вином
Стихи негладкие запьём,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьёй
К реке забвенья на покой.
В дальнейшем к Онегинской строфе обращались такие авторы, как Вячеслав Иванов, Максимилиан Волошин, Юргис Балтрушайтис. В ряде случаев одиночную Онегинскую строфу представляло собой отдельное стихотворение, и, таким образом, Онегинская строфа использовалась как ТВЕРДАЯ ФОРМА.
Наиболее известным иноязычным произведением, написанным Онегинской строфой, является, по-видимому, роман в стихах англо-индийского поэта Викрама Сета «Золотые ворота» (англ. The Golden Gate; 1986), состоящий из 690 строф четырёхстопного ямба, выдерживающего положенную рифменную схему.
To make a start more swift than weighty,
Hail Muse. Dear Reader, once upon
A time, say circa 1980,
There lived a man. His name was John.
Successful in his field though only
Twenty-six, respected, lonely,
One evening as he walked across
Golden Gate Park, the ill-judged toss
Of a red frisbee almost brained him.
He thought, «If I died, who"d be sad?
Who"d weep? Who"d gloat? Who would be glad?
Would anybody?» As it pained him,
He turned from this dispiriting theme
To ruminations less extreme.
Выбор Сета был определён знакомством с английским переводом «Евгения Онегина» строфой и размером оригинала, который был выполнен Чарлзом Хепбёрном Джонстоном и издан в 1977 году.
Итак,
ОНЕГИНСКАЯ СТРОФА - это
14 строк, срифмованных между собой следующим образом:
a, b, а, b, c, c, d, d, e, f, f, e, g, g
где строфа представляет собой сложное построение из:
1. четверостишия с перекрестной рифмовкой (a, b, а, b),
2. четверостишия с парной рифмовкой (c, c, d, d),
3. четверостишия с опоясанной рифмой (e, f, f, e) и
4. заключительных двух строк с парной рифмовкой (g, g).
Сочетание мужских и женских рифм можно чередовать двумя способами: АвАвССddEffEgg или аВаВссDDeFFeGG, где большая буква означает женскую рифму, а малая буква - мужскую рифму.
) Пушкиным было взято строфическое строение (три катрена и заключительное двустишие), от «итальянского» («петраркианского») сонета - принцип упорядоченности рифменной схемы. Однако, в отличие от сонетной традиции, в которой упорядочение рифмы шло по линии связывания катренов между собой рифменными цепями, Пушкин упорядочил саму систему рифмовки: в первом катрене она перекрёстная, во втором - парная, в третьем - опоясывающая . Рифменная схема онегинской строфы выглядит так: AbAb CCdd EffE gg (прописными буквами традиционно обозначается женская рифма , строчными - мужская).
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя?»
Непосредственным продолжателем пушкинской идеи выступил Михаил Лермонтов , написавший онегинской строфой поэму «Тамбовская казначейша» , начинающуюся соответствующим объяснением по этому поводу:
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно - я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на старый лад.
Прошу послушать эту сказку!
Её нежданую развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем лёгким головы.
Обычай древний наблюдая,
Мы благодетельным вином
Стихи негладкие запьём,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьёй
К реке забвенья на покой.
В дальнейшем, к онегинской строфе обращались такие авторы, как Вячеслав Иванов , Максимилиан Волошин , Юргис Балтрушайтис , Валерий Перелешин . В ряде случаев одиночную онегинскую строфу представляло собой отдельное стихотворение, и, таким образом, онегинская строфа использовалась как твёрдая форма .
Наиболее известным иноязычным произведением, написанным онегинской строфой, является, по-видимому, роман в стихах англо-индийского поэта Викрама Сета «Золотые ворота» (англ. The Golden Gate ; ), состоящий из 690 строф четырёхстопного ямба, выдерживающего положенную рифменную схему. Сюжет романа - жизнь и быт компании молодых яппи из Сан-Франциско в начале 1980-х годов.
To make a start more swift than weighty,
Hail Muse. Dear Reader, once upon
A time, say circa 1980,
There lived a man. His name was John.
Successful in his field though only
Twenty-six, respected, lonely,
One evening as he walked across
Golden Gate Park, the ill-judged toss
Of a red frisbee almost brained him.
He thought, «If I died, who’d be sad?
Who’d weep? Who’d gloat? Who would be glad?
Would anybody?» As it pained him,
He turned from this dispiriting theme
To ruminations less extreme.
Формальный выбор Сета был определён знакомством с английским переводом «Евгения Онегина» (строфой и размером оригинала), который был выполнен Чарлзом Хепбёрном Джонстоном и издан в 1977 году .
Впрочем, ранее онегинская строфа уже была использована по-английски Владимиром Набоковым , сочинившим стихотворение «О переводе „Евгения Онегина“» (англ. On Translating Eugene Onegin ), в двух строфах которого объясняется решение Набокова перевести пушкинский роман на английский язык прозой. Онегинской строфой написаны также стихотворение Джона Столлуорси «Щелкунчик» (англ. The Nutcracker ; ), посвящённое Исайе Берлину , и книга Дианы Бургин «Ричард Бургин. Жизнь в стихах» (англ. Richard Burgin. A Life in Verse ; ) - беллетризованная биография отца автора, американского музыканта российского происхождения Ричарда Бургина (1892-1981). В этих случаях «русский след» в англоязычной онегинской строфе совершенно очевиден: Столлуорси, наряду с собственным поэтическим творчеством, переводил русскую поэзию (в частности, Александра Блока), а Бургин известна как филолог-русист и переводчик (в частности, Марины Цветаевой). Текст Бургин содержит многочисленные аллюзии на пушкинский оригинал, использует характерные для «Евгения Онегина» ритмико-синтаксические конструкции и т. п.:
My father, full of marvelous stories,
At eighty-seven had a stroke,
And left untold the joys and worries
He’d lived, of which he rarely spoke.
His reticence evoked adorement,
But oh, my goodness, what a torment
To realize I would never know
The life he played pianissimo .
What unbelievable frustration -
To guess at what was left unsaid,
To learn the relatives were dead
Who might confirm my inspiration,
To muse and question in remorse:
How could I fail to ask my source!
С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…
Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Онегинская строфа - четырнадцатистрочная строфа, созданная А.С.Пушкиным в лиро-эпической поэме "Евгений Онегин".
Эта строфа состоит из трех четверостиший и заключительного двустишия. В первом четверостишии перекрестная рифмовка (абаб), во втором - смежная (аабб), в третьем - кольцевая (абба), последние два стиха рифмуются друг с другом. Такими строфами написан весь роман (за исключением писем Татьяны и Онегина).
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла - все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.
Балладная строфа
Балладная строфа - строфа, в которой четные и нечетные стихи состоят из разного количества стоп. Используется в балладах.
Наиболее распространены строфы из четырех четных анапестических стоп, и трех нечетных.
Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.
Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец...
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.
Одическая строфа
Одическая строфа - строфа из десяти стихов, рифмуемых по схеме абабввгддг, употреблявшаяся в жанре торжественной оды.
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Сонеты
Сонет бывает итальянский и английский.
Итальянский сонет - четырнадцатистрочное стихотворение, разделенное на два четверостишия и два заключительных трехстишия. В четверостишиях применяется или перекрестная, или кольцевая рифмовка, причем одинаковая для обоих четверостиший. Порядок чередования рифм в трехстишиях различен.
Схема рифмовки в итальянских сонетах может быть, например, такова:
гбг или абба
В примере использована третья схема - попытайтесь определить ее самостоятельно:
Поэт! не дорожи любовию народной,
Восторженных похвал пройдет минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где огонь твой горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Английский сонет - четырнадцать строк делятся на три катрена и одно двустишие.
My mistress" eyes are nothing like the sun;
Coral is far more red than her lips" red,
If snow be white, why then her breasts are dun;
If hairs be wires, black wires grow on her head.
I have seen roses damask"d red and white
But no such roses see I in her cheeks;
And in some perfumes is there more delight
Than in that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know,
That music hath a far more pleasing sound;
I grant I never saw a goddess go;
My mistress, when she walks; treads on the ground.
And yet, by heaven, I think my love as rare
As any she belied with false compare.
Лимерики
Лимерики (лимрики) - пятистишия, написанные анапестом. Схема рифмовки - аабба, первая и последняя рифмы, как правило, повторяются. Третья и четвертая строки состоят из меньшего количества стоп.
Широко известны лимерики стали благодаря Эдварду Лиру (1812-1888), который издал несколько книг стихов, написанных в жанре бессмыслиц. В стихах широко использовались каламбуры и неологизмы.
В примере даны лимерики в переводе М.Фрейдкина.
Непослушную внучку из Йены
Бабка сжечь собралась как полено.
Но заметила тонко:
"А не сжечь ли котенка?"-
Невозможная внучка из Йены.
К удалому флейтисту из Конго
Раз в сапог заползла анаконда.
Но настолько отвратно
Он играл, что обратно
Через час уползла анаконда.
Теплокровный старик из-под Кобо
Чрезвычайно страдал от озноба
И доху на пуху,
И тулуп на меху
Он носил, чтоб спастись от озноба.
